Моего сына больше нет. Вместе с ним ушла моя душа. Из никуда пришел и в никуда вернулся, оставив меня с древней ненужной памятью про то, что было до него, что было с ним и что осталось после него. Прошел через мою жизнь недолгим гостем, через каждый мой позвонок, через каждую клеточку, зацепив ее любовью, которой я больше не увижу. Мне кажется, что я живу вечность, и через меня прошла целая жизнь, возле которой мне выпало стоять у начала и у конца. Когда он просился на свет, мне было больно, и я сдерживала крик, и потом он появился, и ему привязали бирочку с именем, он ни разу не крикнул, он родился тихо, и только смотрел на меня, и глаза у него были от рождения сразу голубые, он смотрел так, как будто ему было много лет и он знал всю скорбь мира. Я помню его взгляд, который меня пронзил и задел за живое, и еще помню, как я каждый раз сжимала руку акушерки, когда мне было совсем невмоготу, потому что меня принялись штопать, как старый разлезшийся матрац. А на улице был март, и в окно бились хлопья снега, который вдруг сменил вчерашнюю жару, и тюльпаны, и травку. На улице был лед, а я сгорала, меня жгло, огонь горел внутри и снаружи. Болезнь поглотила меня, и я ушла путешествовать по дивным пределам, где было много солнца, песка и совсем не было людей. Там было хорошо, пока меня не разбудили, и я не увидела над собой лицо врача. Сына мне не показывали два дня, а потом принесли совершенно тихий сверток, из которого все так же пронзительно смотрели, осененные нездешней мудростью и нездешней печалью, глаза. Грудь не хотела отдавать молоко, но он очень старался, и у нас получилось. Он всегда очень старался. Он утешал меня, когда я плакала, потому что больше утешать было некому. Он рисовал мне потешные рисунки и делал смешные поделки. Он никогда не плакал ночью, чтобы я могла выспаться. Он учил меня любви, про которую я, как оказалось, так мало знала. Меня потрясала его способность доверять людям – он, этот маленький человечек, будучи трех лет от роду, мог ринуться навстречу случайному прохожему, широко раскинув навстречу руки и радостно улыбаясь, и было удивительно видеть, как лица прохожих разглаживались и как они подавались ему навстречу. Он умел быть радушным, но все же старался быть незаметным. Так же незаметно он и ушел. Не сказал ни слова, не написал ничего, не оставил ни намека. Словно совершил тихое предательство. Он подарил мне самый большой подарок в этом мире – свою любовь, а потом так же забрал ее. Похоже, я не смогла ее сразу взять, и мне нужно было время, чтобы впустить ее в свою жизнь, а сейчас я так же не могу ее отдать. Его смерть была несоразмерно большой, чтобы поместиться в мою душу, но все же она вошла в нее. И от души ничего не осталось. Мой сын стал слишком большим, чтобы я могла родить его еще раз, в этот раз для смерти. Но он захотел, и мне пришлось. Мне не показывали его два дня, а потом принесли, чтобы я могла с ним попрощаться. И у меня начались схватки. Девочки держали меня за руку, и я услышала, как они сказали – схватки. Мой сын был такой же тихий, а я так же кричала. И когда мне уже не хватало дыхания, я вдруг вспомнила про теплый песок, нагретый солнцем, про свое безлюдное путешествие, в котором я когда-то побывала, про маленький сверточек, который я взяла в руки и так шла и шла, и нам никто не мешал, и нам так хорошо было вдвоем. И когда его забрали, чтобы предать земле, меня попросили отвязать с его руки бирочку с его именем. Клеенчатую бирку, такую же, как в роддоме. И я это сделала. А через день пошел снег. Как тогда. В марте ты не можешь быть уверен в погоде. Могилку занесло, и цветы покрылись снеговой шапкой. Ты стряхиваешь снег, но падает новый. Но все же весна совсем скоро. Моя первая весна без тебя, сынок.
2019-04-02
Comentários